Сапфир

Иногда друзья заканчиваются, как прокладки или бумажные носовые платки. Или же приходят в негодность, как старый телефонный аппарат или телевизор. Короче, друзья исчезают с твоего горизонта, как солнце или облако, и ты остаёшься один, как перст или луна…

Всё, хватит этих тупых метафор со сравнениями! Пора пить чай. Или кофе. Или заняться, наконец, чем-нибудь полезным!..
Света встала из-за стола и потянулась, растопыривая передние конечности и полуприседая, как хомячиха, только что с трудом протиснувшаяся из-под двери, перед тем прогрызающая себе этот проход в свет со всей страстью, будто вовсе и не дерево грызла, а халву.
Света была инвалидом. Детский церебральный паралич делал неуклюжей её походку, плохое зрение вынуждало носить очки с толстыми линзами. На голосе ДЦП не сказался, и она предпочитала общаться с людьми по телефону, а не встречаться с ними тет-а-тет. В детстве у Светы были друзья. Вернее, это она так думала. Потом поняла, что люди её не любят. Она была непривлекательна. Болезнь, даже чужая, часто отпугивает людей, вынуждая мучиться вопросом “за что?” и искать разные глупые ответы, в которых прошлые жизни причудливо переплетались с грехами родителей и личным Светиным выбором, а то и виной. Когда Свету доставали добрыми советами и унизительным сочувствием, девушка просила оставить её в покое. В покое её оставляли, но не сразу. Сначала оскорблённые в лучших чувствах пьяненькие мужички и верующие тётеньки высказывались на тему, что, видимо. не зря её боженька наказал, и только потом шли по своим делам. Но чаще стояли истуканами, глядя со скорбным выражением, как спешит от них, неуклюже переваливаясь, заливаясь краской и слезами, юная грешная душа. Она вызывала ненависть. Безотчётную, ничем не оправданную и почти всегда безответную. Только когда она задумывалась о причинах странной реакции окружающих, в сердце просыпался и начинал кружить пепел. Именно так она ощущала её, свою ответную агрессию. Потом Света научилась владеть собой и больше не убегала, тем более, со временем это стало небезопасно: у Светы обнаружили ранний остеопороз, и любое падение теперь могло закончиться переломом.
Света была домоседкой. В свои тридцать она была одинока, наивна и начитанна. Жила она с мамой в двухкомнатной квартире. С мамой и хомячихой по кличке Сапфо. Сапфо жила в трёхлитровой банке и каждый вечер выпускалась побегать по комнате. И кажется, это всех устраивало: и комнату, и маму, и саму Сапфо. Хомячиха просто не догадывалась, что ей положено жить в клетке, да и кто бы ей рассказал!

“Я роскошь люблю! Блеск, красота, как сияние солнца, прельщают меня!*”, — около двух с половиной тысяч лет назад записала на каком-то пергаменте совсем другая Сапфо, и это назвали стихами. Света не понимала такие стихи. даже для дневниковой записи это было как-то чересчур вычурно и глупо, что ли. Но ведь были же те, кто восхищался этой поэтессой! Потому что она была женщиной? Или потому ,что она жила на Лесбосе?.. Лесбиянка прекрасная со всеми вытекающими… Ничего толком неизвестно о ней, а вот поди ж ты, строчки до наших дней дошли!

Так и не выпив кофе, тем более, что врачи ей это категорически запретили, Света набрала номер Вадима, друга по несчастью из соседнего города.
— Вадька, привет! — произнесла она своим красивым, слегка медлительным голосом.
— Привет, мой Свет! — отозвался Вадька через неполную сотню километров.
— В наш санаторий собираешься?
— Нет. Светик, не поеду, а ты что. неужели собралась в кои-то веки?
— Да нет. Вадь, так просто спросила. Скууучно жить на свете белом…
— Если нет проблем и дела! — радостно выпалил тот, характерно выплёвывая, выдыхая звуки.
— Именно, Вадик, именно так…

Вскоре они попрощались, и Света вернулась к своему письменному столу. Запись о друзьях теперь звучала как-то резковато, и Света удалила её с ноутбука..
Писать больше не хотелось, тем более, что слабосильные её передние конечности, верхние лапы, руки-крюки, как иронично называла их Света, опять начали неметь, а она уже по горькому опыту знала, что это надолго.
Яркий верхний свет резал глаза, и Света выключила люстру. Осторожно прилегла на тахту и нечаянно задремала.

Во сне опять шёл снег. Сугробы намело по самую крышу, и Света, не пытаясь даже пройти в хату, забежала через открытую дверь в сараюшку — тропинку будто кто заботливо расчистил перед самым её приходом — схватила лыжи, споро приладила их к валенкам и полетела по косогорам торить лыжню.
Этот сон она любила больше остальных. В нём всегда шёл снег, было радостно и морозно. И здесь её всегда ждали лыжи. То, что руки и ноги её слушаются, она даже не осознавала. настолько это было естественно для сонной реальности. Светка летела с горы, будто на крыльях, и смеялась. И ветер свистел в ушах. И как же тяжело было просыпаться после такого! Как горько и обидно терять каждый раз лёгкость и подвижность собственных членов! Но откуда же она могла помнить себя здоровой, чтобы из ночи в ночь снова и снова ощущать эту свободу сильного молодого тела? Поневоле задумаешься о прошлых жизнях…

Сквозь свист ветра Света услышала, как захлопнулась входная дверь, и проснулась, снова загнанная в мышеловку своего неуклюжего тела. Заглянула в комнату вернувшаяся с работы мать.
— Спишь? — спросила.
— Уже нет, ответила ей дочь.
— Ну пошли что ли, чаю попьём, — договаривала мать уже за поворотом в кухню.

Света поднялась, нащупывая равновесие, поплелась следом. В кухне попыталась взять чайник, но мать остановила: “Давай лучше я, а то этот пока ещё новый и красивый: жалко будет, если уронишь!” И улыбнулась, смягчая сказанное. Но Света и не обиделась. Это в раннем детстве, когда всё хотелось делать самой, она обижалась, если не давали в руки предметы, отбирали уже взятое: уронишь, разобьёшь, сломаешь!.. А она, и правда, и роняла, и разбивала, и ломала — чего уж! А ещё Света довольно рано стала замечать. что мать не зовёт её по имени или редко зовёт. Умудряется как-то избегать вот этого — Света, Светочка, Светланка… Обходится “зайчиком”, “котиком”, “солнышком”. Это в детстве. Сейчас же вовсе на “дочь”, “дочка”, “доченька” перешла. Правда, последнее — реже. А то и вовсе без обращения обходится, вот как теперь. Света даже шутливое объяснение этому обстоятельству придумала: мол, мама на работе, в своём паспортном столе столько на все эти имена насмотрится, столько их переслушает, что её уже тошнит от всех этих Светлан… Но всё равно порой было не по себе, холодно как-то было.
“Жаждет имя чьих-то губ, словно самой нежной ласки”, — написала однажды Света в одном своём стишке.
Написать-то написала, но публиковать не стало: что она Сапфо какая-то, что ли!

К чаю мать купила булочек с корицей: повезло на горячие попасть! Только привезли, выгружали ещё!
Попили чаю. Выпустили побегать Сапфо.
Уютно шуршал по стеклу дождь.
— Света! — неуверенно произнесла мама.
Света вздрогнула от неожиданности, уставилась на мать.
— Светочка моя, — повторила та медленно, словно смакуя каждый звук родного имени.
— Что, мамочка? — чуть дыша, предчувствуя неладное, прошептала Светка.
Мать будто очнулась, встряхнулась, заговорила в своей обычной, суховатой манере.
— Всё в порядке. Не пугайся так, детка.
“Детка? Это что-то новенькое,” — пронеслось в Светкиной голове.
— Ты же знаешь Ирину, с которой мы вместе работаем?
— Знаю, конечно! — слегка расслабилась Светка. Мать выглядела и звучала уже совсем привычно.
— Ну так вот. Несчастье у неё: дочь в аварии погибла. Ехала с мужем на дачу, а навстречу грузовик… В общем, нет больше у Ирины Катьки…
— А муж? — спросила Света, чтобы хоть что-то сказать.
— Муж пока в больнице, но оклемается. Вот с Ириной плохо. Боюсь, как бы в психушку не загремела. Всех женщин теперь, и молодых. и старых Катями зовёт. И детей, маленьких девочек даже. Все они теперь Кати для неё.
— Может, она и не узнаёт никого? — в Светкиной голове ужас сплетался с любопытством.
— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Но все женские имена у неё словно из головы повылетали!
— Кроме Кати?
— Кроме Кати…

Обе недолго помолчали, медленно покивали каждая своим мыслям. Поймали и водворили восвояси Сапфо. Снова уселись друг напротив друга. Света чувствовала, что мать рассказала далеко не всё, что собиралась.
— Жалко Ирину, — проговорила Света.
— Да… А ты помнишь, как я тебе в детстве сказки рассказывала: — спросила ни с того, ни с сего мама.
Света растерялась поначалу, но потом кивнула.
— Ну так вот, — продолжила мать, — я тебе сейчас хочу одну такую сказку рассказать. Ну, почти из тех самых, недосказанных, что ли…
— Да, мама, я тебя внимательно слушаю, — Света решила поощрить, подтолкнуть мать.
— Жили-были муж с женой. В самом центре нашего города. И родилась у них двойня. Две девочки-близняшки. Света и Яна.
— Света и Яна? Не Катя?
— Катя? При чём тут Катя?
— А ты мне разве не Иринину историю рассказываешь? Я почему-то думала…
— нет, милая, не Иринину. Не перебивай меня больше, ладно? Будь хорошей девочкой… Ну вот, когда девочкам было по два года и была зима… Нет, не так. Однажды, когда выпало много-много снега, семья задержалась на прогулке дольше обычного. Лепили снеговика, валялись в сугробах, играли, смеялись… А потом девочки простудились. Всё казалось не слишком серьёзным. Поначалу. Женщина взяла больничный, отпаивала дочек малиной и мёдом. Девочки шли на поправку. Педиатр из районной поликлиники собиралась уже закрывать больничный, когда неожиданно у Светы обнаружилась пневмония. Так бывает… В общем, всё закончилось тем, что Света умерла из-за осложнений, — мать как-то странно, будто через улыбку,всхлипнула, и Света поняла, что та еле сдерживает накатывающуюся истерику.
Обняла мать, прижала её к себе, прижалась сама.
— Мамочка, я ничего не понимаю, — пробормотала жалобно.
— Света была очень хорошенькая, здоровая девочка. В отличие от Яны, — мама будто и не замечала прижавшуюся к ней Светку..
— Но они же были близнецами? — робко уточнила Света.
— Близнецами, да. Но во время родов не всё пошло гладко. Яна выходила второй, и что-то там произошло. Родовая травма. То ли по вине акушерки. то ли несчастный случай. В судьбу я не верю. , В общем, Света родилась нормальной, у Яны же в карте записали: “Детский церебральный паралич”. И ещё много всего такого наукообразного, не для простых людей. Не для зарёванной девчонки, едва оправившейся от родов.
— Мама, — неуверенно позвала Света, — а зачем ты мне всё это рассказываешь?
Мать взглянула на дочь, помолчала.
— Знаешь, — проговорила, — когда от пневмонии умерла Света, муж не выдержал и сбежал из дома. Как пёс какой-то как трудный подросток, как… Тогда женщина поняла, что муж никогда не любил вторую свою девочку, а после родов и её, жену, разлюбил. Винил, наверное, не акушерку, не случай, а её… А может, даже и Яну?, — мать будто адресовала свой вопрос Светке.
— А потом, что случилось с ними потом? — Светка проигнорировала вопрос, потому что её уже захлёстывала волна безотчётных мыслей, воспоминаний, догадок.
— А потом для женщины исчезли все на свете имена, кроме единственного, любимого, невосполнимого: Света, Светланка, Светочка! И да, я понимаю Ирину! Я тоже всех девочек звала именем своей доченьки!
Мать уже плакала, не скрываясь. Встала, подошла к окну.
— Какой же настырный этот дождь! Зачем он, если декабрь на дворе? А тогда… А тогда уже снег лежал…

Пауза тянулась и тянулась, сопливая тягомотная пауза. И Светка разозлилась. Она уже обо всём догадалась. но ей хотелось уточнить.
— Значит меня Яной зовут? — резковато спросила она мать.
— До двух лет тебя звали Яной. А потом я сходила в ЗАГС и поменяла тебе имя.
— Зачем?! Зачем, если ты меня вообще перестала называть по имени, мама? Яной не хотела, Светой не могла, да? Ты же меня имени лишила, ты же меня меня лишила! — Светка вдруг осеклась, ощутив, как пафосно и мелодраматично звучат собственные слова.
Беспомощно поморщилась. Слёз не было.
За окном шумел дождь. В банке копошилась хомячиха. Вернулись домой соседи и включили телевизор.
— А знаешь, …Яна, — медленно проговорила мать, будто нащупывая дорогу к звукам давно не называемого имени, — а я не считаю себя виноватой перед тобой. Во всяком случае, именно благодаря мне, ты прожила почти тридцать лет без постоянного ощущения утраты. Ты не знала, не вспоминала ни умершую сестру,ни предавшего отца. А имя… Ну что такое имя? Наверное, я так пыталась сохранить свою психику, и смею надеяться, мне это удалось, — мать усмехнулась, недолго помолчала, — Неужели тебя бы больше устроила сумасшедшая мать? Я защищала нас обеих и, повторяю, не чувствую сейчас себя виноватой. И даже если я была не права, то ошибка — это ещё не вина! Но если ты считаешь иначе. то прости меня.

И Яна простила.
ночью ей опять приснился снег. Снежинки, крупные, ажурные, кружились в воздухе, и Яна подставляла им раскрытые ладони, запрокидывала освобождённое от очков лицо и хватала губами эти пушистые, холодные, снежинки-ежинки. А сугробы намело по самую крышу, и Яна, не пытаясь даже пройти в хату, забежала через открытую дверь в сараюшку: тропинку будто кто заботливо расчистил перед самым её приходом. Забежала и остановилась, чуть не налетев на стоящую недалеко от двери молодую стройную женщину с зелёными, как у Яны глазами.
— Ну наконец-то! — радостно воскликнула женщина.
— Света? Это ты, Света? — спросила Яна, уже зная ответ.
— Ну а кто же ещё? Сама вспомнила или мать рассказала?
— Да какое там вспомнила! Мать, конечно!
— Ну и то хлеб, — сестра протянула лыжи, — иди катайся, сестрёнка!
— А ты как же? А пошли вместе, а — Яне очень не хотелось расставаться с новообретённой во сне сестрой.
— А вместе нам пока нельзя, а вместе нам пока ещё рано, — проговорила Света, быстро обняла, прижала к себе Яну и тут же вытолкнула ту наружу.
И снова Яна летела с горы, будто на крыльях, и смеялась. И ветер свистел в ушах. И тело обрело здоровую подвижность и силу, на время снега и сна одолженные сестрой.
А потом Яна проснулась. С трудом поднялась с тахты, нащупала на столе очки с толстыми линзами и включила ноутбук.
Неловкие пальцы упрямо задвигались по клавишам, набирая слова:
Без имени — к тебе, как без одежды.
Что имя? Имя — блеск кривых зеркал,
Воздушный лимб костра на побережье,
Слепой маяк в плену уснувших скал.

Без имени хочу, без слов и звуков —
Самой собой, как есть, вся свет и цвет!
И вот я здесь. Ну протяни же руку!
— Нет имени?! Тебя здесь тоже нет.

Странный текст выплёскивался на экран почти бездумно. Давно Светка — Яна! — так не писала. В душе царили редкие гости: покой и самодостаточность.
Потом Яна, на мгновение задумавшись, набрала под стихом несколько букв: с а п ф… Остановилась. Лукаво улыбнулась и дописала: и р. “Сапфир”. Нормальный псевдоним получился”, — решила Яна, вылезла из-за стола и проковыляла к окну. С неба сыпался первый снег. Большие пушистые снежинки прилипали к стеклу. Яна приложила к нему раскрытую ладонь. “Снежинки-ежинки”, — пробормотала едва слышно. И что-то далёкое, из раннего-раннего детства коснулось её памяти. Ежинки! Именно так называли они с сестрой эти холодные, слегка колючие снежные песчинки! Вспомнила и звонко, как в детстве, рассмеялась. Яна больше не чувствовала себя одинокой.
Ещё немного постояв возле окна, она вернулась к ноутбуку и зашла на поэтический сайт, который давно почитывала. Ни на чём не останавливая взгляд, быстро, чтобы не передумать, зарегистрировалась на нём под ником Сапфир. И уже больше не сомневаясь, опубликовала только что написанное стихотворение.

———
* — неточный перевод стихотворения античной поэтессы Сапфо.

19-22.11.2024

Tags: Дарья Дорошко, проза на русском языке

В ЛЮБВИ

Любимые папины часы. Наручные, с большим циферблатом, с красивыми арабскими цифрами на нём. И с окошечком календаря, отщёлкивающим, как шелуху, дни каждую новую полночь. Вскр белыми буквами на красном квадратике и будни — чёрными буквами на белом. Красивый большой циферблат в кругляше жёлтого металла. Это были наручные часы на коричневом ремешке — папины часы, которые […]

Tags: Дарья Дорошко, проза на русском языке

Жил да был Белый Свитер

Белому Свитеру было два года. В год своего рождения он был куплен в универмаге, на третьем этаже, в отделе женской одежды. Куплен не один, а вместе с единовязанным братом-близнецом — Чёрным Свитером. Но на гастроли актриса взяла именно его, а не брата. Он казался ей наряднее, что ли. Хотя они оба были связаны непритязательной машинной […]

Tags: Дарья Дорошко, проза на русском языке